Из опущенных рук вырастают голодные крылья,
им неймётся взлететь, разрывая на клочья простор,
достучаться до солнца, слепого от гари и пыли,
докричаться до бога: ну где же ты был до сих пор?

Из потухших зрачков вырываются искры пожарищ,
растопив горизонт, на стволах застывают смолой.
Я, вглядевшись в закат, узнаю тебя, мёртвый товарищ,
в журавлином строю, протыкающем небо иглой.

Из золы не восстать, пеплом фениксов дышат равнины,
не нащупав травы, рассыпаются росы во мгле.
Но сшивает ваш клин эти чёртовы две половины
в новый слабенький мир для оставшихся жить на земле.

А мы убежим к карьеру нырять и плыть
в глубоком и синем, в тёплом и золотом
валяться и греться, жадно стремясь любить
весь этот прекрасный мир над своим лицом.

до ночи брести, лаская ступнёй траву,
смеяться за так, без всяких на то причин.
Учиться взрослеть как учатся колдовству,
вдыхать по чуть-чуть прозренье как никотин.

Ступать по граблям, а, может, и по воде, —
тут как повезет, у опыта нет цены.
Но главное- чтоб вернувшись открыть ту дверь,
где город наш жив и нет никакой войны.